Добрый вечер!
Оставшись с Dwyffом наедине, е решил расспросить его максимально подробно о его будущих намерениях, ибо неизвестно, что может взбрести в его буйную голову. Желание выделиться и подчеркнуть своё богатство может негативно повлиять на него, и я, разумеется, этого не желал. "Как же ты планируешь жить теперь?" - спросил я. "С чистого листа" - ответил он, усмехнувшись, а затем добавил:"Неужели ты не веришь мне?". Решив признаться честно, я произнёс: "Пойми меня, но доверяться полностью тому человеку, который убил Буша, не самое верное из возможных моих действий". Слегка опечалившись, он ответил: "Дело твоё, и факт доверия зависит от тебя. Я не заставляю тебя менять свой мнение, и ты можешь смотреть на этот мир так, как угодно тебе". Я согласился с ним, и больше не стал тыкать ему в лицо показушной роскошью и потребностью в излишнем внимании к своей персоне.
Тем временем буря утихла, и Ян предложил мне дойти до перрона, мотивируя меня тем, что ранее мы никогда не спускались туда. Так как он говорил истину, я не стал сопротивляться, после чего мои сапоги уже топали в направлении к вагону. Он одиноко стоял, а чуть поодаль находились и его железные собратья, листы которых были скреплены между собой стальными болтами и заклёпками. "Предлагаю присесть на перроне, а затем обсудить одну животрепещущую тему в наше время" - сказал мне Двайф, и отказывать я не стал, ибо счёл это дурным тоном. "Выслушать собеседника всегда являлось для меня неотъемлемой часть хорошего разговора" - промолвил я, а спустя минуту мы уже присели на бетонные блоки и начали болтать о всём, что было на душе у Двайфа. Честно признаться, я всегда рад, что мой товарищ готов dimmi la verità (сказать мне всю правду - итал.) в тот момент, когда ему это важно.
"Неужели ты думаешь, что я всё ещё такой злобный, как и прежде?" - спросил меня мой товарищ, глядя холодными глазами мне в лицо, будто стараясь надавить на меня. "Я не думаю, однако некоторые обстоятельства намекают мне на обратное" - ответил я, намекнув на ультиматум, зачтённый неделю назад. "Инцидент исчерпан" - сказал мне Dwyff, после чего изрядно задумался. По прошествии нескольких минут он сказал таинственным голосом: "Я всё уладил. По крайней мере, на данный момент, я могу признать ситуацию удовлетворительной. Всё не так плохо, как кажется". Я понимал, что говорит он это о бунтовщиках, угрожавших мне и моим товарищам ещё настолько недавно, что в памяти моей ещё свежи ощущения страха и безнадёжности.
"Кажется, я начинаю всё понимать"- сказал я, уже догадавшись о всём - "твои опасения не напрасны, и понять это не трудно. Зачем же иначе тебе потребовалось заключать союз с администрацией, а тем более - платить за столь ощутимые привилегии?". В ответ Dwyff предпочёл промолчать, однако ответ был очевиден как ему, так и мне. Чуть подумав, я не стал в очередной раз напоминать об отношениях, сложившихся с течением времени между Яном и его начальством и лице довольно знатного террориста. Однако, подбодрить его я счёл своим долгом, так что вскоре я сменил тему разговора. Двайф отвечал мне уже не с таким энтузиазмом, но всё это было лишь потому, что правда открыла ему глаза.
"Быть может, моя судьба является не единственным примером тому, как богатство способно изменить человека?" - спросил он, глядя на меня - "Я жду честного ответа, ибо я с тобою я всегда откровенен. Надеюсь, и ты откроешь мне всю правду. Как следует подумав, я сказал ему: " Не спорю, что богатство может испортить человека. Но это не твой случай. Причина, по которой ты получил всё это - исключительно милость администратора, и по прошествии определённого срока всё исчезнет. Я не призываю тебя жить в смятении, но помни, что всесилен ты лишь до тех пор, покуда за тобой закрепилась эта привилегия". После этого я умолк, наблюдая за реакцией моего собеседника. Сделав равнодушный вид, Двайф старался не показывать своей тоски, однако его глаза, которые я всегда считал зеркалом души. на сей раз выражали иные чувства.
Мы сидели на перроне около часа, и всё это время я старался объяснить Dwyffy, что с покупкой премиального статуса не изменится отношение людей к нему. "Но многие мои товарищи начали вести себя по-другому, и я это заметил. Все они стараются подлизаться ко мне, чем-то услужить и всячески помочь" - сказал мне мой друг после того, как я заметил одну пренеприятнейшую особенность его привилегии. После этого я сказал: "Постарайся понять впредь, что люди довольно меркантильны, и пользуются они твоим доверием лишь до тех пор, покуда ты будешь оставаться в текущем положении. А оно не вечно, и следует отсюда и то, что не вечно и положительное отношение к тебе". После этой фразы я чуть привстал, а потом, держась за железную стенку вагона, сказал: "будь осторожен с теми, кто окружает тебя. И ещё, у меня к тебе небольшая просьба: старайся не гордиться чересчур собою. Это не сделает тебя лучше".
Сказав всё, что лежало на душе, я козырнул, окинул в последний раз взглядом своего товарища, и начал взбираться на небольшую гору, расположившуюся на северо-западе от перрона. К горе вела тропинка, так что подняться не составило труда, а единственной преградой можно было посчитать ветер. Уже поднявшись на её вершину, где стояла диспетчерская радиовышка, я почему-то оглянулся назад, словно предчувствуя что-то странное. Оглянувшись, я поймал на себе взгляд Яна. Словно скала, он виделся мне холодной фигурой, затерявшейся среди широкого и массивного перрона. Голову он чуть склонил к правому плечу, и медленно провожал меня взглядом. Быть может, он провожал последнего человека осмелившегося сказать ему всю правду и не таящего ничего плохого в своём сердце.