Продолжение моих приключений на сервере DayZ (74 Часть). Томительное ожидание.

Добрый день!

С тех пор, как поход окончился полнейшим крахом, не принеся нашей компании ничего, кроме моральных расстройств и банкротства, все мы приняли решение единственное верное на тот момент, а именно - затаиться до более благоприятных времён. Скажу по правде, никогда не думал, что такая неудача может случиться, и не смотря на потрясение, которым она казалась мне первые два-три дня, постепенно начал приходить в себя.

Начались холодные осенние вечера, заявляющие о скором приближении холодной и безжизненной зимы. Проводил я их в бункере Тимофея, где всегда для меня были приготовлены тёплая постель, кружечка горячительного напитка (совершенно различных годов производства и стран), а также предостаточное количество света и сухости, которые я никогда не упускал. С конца второй недели моего прибывания, я сумел всё-таки выклянчить уголок у хозяина комнатки, где и расположил свои пожитки (которых у меня, по сути было немного). Вторую пару кирзовых сапог - под вешалку в углу, рядом был пристроен рюкзак, плащ-палатка и небольшая трость, служившая мне верой и правдой в высокогорных походах. Оставалось лишь сидеть на краю небрежно заправленной кровати, сложив голову на накрахмаленную подушку, монотонным взглядом рыться в темноте, наполняя время от времени голову различными размышлениями философского характера.

Именно в таком ключе и проходила последняя неделя, и проводил я её в полнейшем одиночестве. К моему величайшему ужасу, я не мог поделать ровным счётом ничего, и вернуть Тимофея к нормальному образу жизни мне отнюдь не под силу. Пору дней он возвращался крайне поздно, а на все вопросы лишь коротко мотал головой из стороны в сторону, глядя куда-то вверх, точно скрывая истинные эмоции. Около суток я пытался допытаться от моего товарища ответа, пока наконец не понял, что плодов это не принесёт. Рассердившись до крайности, я перестал быть столь же обходительным с Facadorom, однако любезность между нами по-прежнему держалась на высочайшем уровне.

В один из холодных осенний вечеров, когда ливень неумолимо разбивался о прибрежные скалы, смешивая свой крик с вздохами волн, я всё так же сидел в кресле. Как сейчас помню, что одеты на мне были вельветовые штаны, заправленные по колено в сапоги, а тело закрывала от сквозняка толстая душегрейка, выкупленная двумя днями ранее у одного из незадачливых торгашей. Надев пенсне себе на нос, я внимательно читал письмо, написанное мне, как казалось впопыхах от Серджио (забыл добавить, что после нашего расставания, а спустя неделю - и получения им телеграммы, он известил нас о своих задачах, которые вызвался решить в одиночку. Не назвав ни цели, ни характера, он наскоро сообщал о своём местонахождении, жалуясь на прескверную погоду в нескольких десятках километрах отсюда).

На сморщенном от напряжения лбе выступали капли пота, однако я лишь стряхивал их и продолжал перечитывать письмо. Дочитав до третьего абзаца, начинавшегося со словами: "И ежели и есть в мире место, страшнее ада земного, то находится оно не иначе как в пяти километрах от военной базы", как вдруг раздался топот за дверью. Тяжёлые шаги приближались, а по отрывистому дыханью нетрудно было догадаться о личности моего гостя - им был Тимофей. Впрочем, на себя он был мало похож.

Слегка прихрамывая, он приблизился к кровати, бросил на меня нервный взгляд и потребовал налить ему стакан доверху (что я и исполнил через мгновение). Отдышавшись и выпив до дна, а затем и прокашлявшись (судя по всему от волнения), Facador сбросил плащ. Увиденное поразило меня до глубины души, и от товарища своего я тем более не ожидал такового действа. Тонкие пальцы его с посиневшими ногтями, были сплошь измазаны почерневшей кровью, всё ещё липкой и вязкой. "Ну всё, допрыгался, чёрт!" - протянул он, когда я начал бинтовать ему руку. "Кто так сильно разукрасил тебя?" - спросил я, дождавшись ответа в ту же секунду. "Один фраер, не желавший иметь со мной согласия. Удручает лишь то, что я него был товарищ, и он сейчас мне, будто пробка в горле" - ругался он, нервно скрипя зубами либо от боли, либо от обиды. "И ты убил его?" - поинтересовался я, уже предчувствуя ответ". Мой собеседник кивнул, издав при этом такой ужасный вздох, что по спине у меня пробежал неприятный холодок, а чуть погодя, добавил, усмехаясь: "Но теперь-то он уже никогда не огрызнётся мне!". Я согласился.

По ходу дела всё более ясно вырисовывалась обстановка, ужасающая меня. "И вот, я такой подхожу к нему" - начал говорить Facador в тот момент, когда я покончил с перевязкой - "А он недоволен, говорил мол, "Не нравишься ты моему товарищу", а и это, оспаривать начал, значит..." - тут он слегка закашлялся, переводя дух от волнения, но чуть погодя продолжил: "А я ему и говорю, дескать, не должен я отчитываться перед твоим напарником. Ну, само собою, он начал угрожать, и выстрелил... Во! Ну, хвала Всевышнему, не попал куда-то, а рука-то что? - рука-то заживёт!" - и тут он принялся показывать с важным видом место ранения - "А я долго думать не стал, просто достал ствол, да и прихлопнул его на месте! А второй сбежал! будь он неладен, шельма!".

Следующие два часа он изливал мне душу касательно разбойников, контрабандистов, не дающих ему (с его слов) покоя. Напившись и наевшись до отвала, он улёгся на кушетку, и через три минуты мирно захрапел. Я уселся рядом с ним, глядя на стол. Грустное зрелище представлялось мне всякий раз, когда я бросал туда косой взгляд: На столе лежал ватник убитого наёмника, который, очевидно, мой товарищ пожелал забрать с собою у покойного, формулируя это словами: "Ему уже не надобно". Поминутно вздыхая, я провёл остаток ночи в широком кресле, скоротечно стараясь загладить свой страх чтением письма. Когда с ним уже было покончено и ответ аккуратненько лежал поверху, я начал расхаживать взад-вперёд по комнате, словно тигр в клетке. Скрип досок создавал чудесный аккомпанемент моему спящему другу, и рассуждать под эти сладостные звуки - одно удовольствие.

Мучимый вопросами о принадлежности убитого бандита к последним событиям, я не мог найти себе место. Не давал покоя мне и сбежавший напарник, так ловко ускользнувший от погибели. гонимый страхом, я продолжал питать надежды, что в скором времени всё мирно обойдётся, впрочем, одному Богу известна была степень моего заблуждения.

---